Отражение. Зеркало войны  - Галина Гончарова

Судья кивнула. Мария-Элена восприняла это как разрешение продолжать.

– Также я могу пригласить свидетелей, которые докажут, что я жила с бабушкой всю свою жизнь, я заботилась о ней до ее последнего дня, и упрекнуть меня не в чем.

– А я могу представить свидетелей обратного! – рявкнула Параша. – Шалавилась ты, а не заботилась!

Судья перевела гораздо менее благосклонный взгляд на Прасковью Ивановну.

– Попрошу вас держать себя в руках. Иначе я приму меры.

Гадкая тетка заткнулась. Но глаза у нее стали как две иголки. Мария-Элена пожала плечами и продолжила:

– Более того, если не считать встречи, во время которой родная мать пыталась меня шантажировать, я не видела ее уже 16 лет.

Судья прищурилась. Дело переставало быть томным.

– Поясните?

– Когда мне было два года, мой отец решил бросить мою мать. И уехал. Мать поехала за ним, бросив меня на попечение бабушки. С тех пор я ее не видела и даже не сразу узнала, когда она появилась. Только когда мать предъявила документы. Поэтому я считаю, что ее претензии на какие-либо алименты неправомочны, ваша честь. Она меня не растила, не воспитывала, впервые после многих лет увидела около месяца назад и сразу же решила, что мне надо продать квартиру и уехать в поселок, чтобы служить нянькой для детей, которых она потом нарожала. Я отказалась, что и привело к закономерному результату. Если это необходимо – я также могу предоставить свидетелей.

Судья задумалась.

Дело о наследстве рассыпалось на глазах. Дарственные не оспоришь, человек имеет право дарить кому угодно и что угодно. Хоть бы и ездового верблюда. Если бы были доказательства, что дарственная составлена под принуждением… Но таковых – нет. А даритель мертв в результате… где тут ксерокопия карточки?

Болезни Паркинсона?

Судья знала, что это за кошмар.

Что остается тогда? Договор ренты? То же самое. Если вызвать повесткой свидетелей, которых назовет девушка, а она назовет, нет сомнений… все рассыпается, как карточный домик.

С момента составления договора ренты квартира уже не принадлежала Майе Алексеевне Домашкиной. О каком наследовании тут может идти речь? И о какой недееспособности?

Могли ли препараты, которые назначались больной, повлиять на ее разум? Об этом лучше спросить медиков, но вряд ли.

Договор дарения составлен у одного нотариуса, ренты – у другого. Один человек еще может пойти на сговор, но когда их двое, все изрядно усложняется, к тому же одного нотариуса судья знала лично. Та еще зараза…

Что остается?

Алименты.

Статья 87 СК РФ, по которой, нравится, не нравится, дети обязаны содержать своих родителей, если те нетрудоспособны.

Но… есть лазейка.

– Вашу мать не лишили родительских прав?

– Нет, ваша честь.

– Но своих обязанностей по отношению к вам она не исполняла…

– Нет, ваша честь. Я могу представить свидетелей и доказательства сказанного мной.

Судья перевела взгляд на Прасковью Ивановну. И принялась трясти уже вредную тетку.

Свидетели антисоциального поведения Матильды? Есть? Предоставите? Отлично!

Свидетельства того, что она не заботилась о бабушке?

Доказательства принуждения?

Прасковья Ивановна искренне обещала все предоставить. Как – Матильда не знала, но мало ли?

Наконец судья закончила опрос.

– Суд удаляется на совещание.

И вышла.

Секретарша выставила всех из кабинета, и Матильда прислонилась к стене.

Усталость была чисто психологической. Мария-Элена помогала, как могла, но герцогесса никогда не была в такой ситуации. А Матильда нервничала и переживала, что не улучшало состояния девушек.

Бетон приятно холодил спину под тонкой тканью. Хорошо…

Прасковья Ивановна смотрела злыми глазами со скамейки.

– Думаешь, твоя взяла?

Матильда не отвечала. Она глубоко и размеренно дышала, насыщая кровь и мозг кислородом. Вдох – выдох, вдох – выдох…

Так-то лучше.

Главное – душевное спокойствие и уравновешенность.

* * *

Долго ждать не пришлось.

Пятнадцать минут судье хватило, чтобы «посовещаться», и присутствующих опять пригласили в кабинет.

Смысл судейской речи был в том, что сейчас дело закрыть нельзя. Так что следующее заседание состоится через месяц. Дата, время, повестки придут на ваш адрес. Позаботьтесь о свидетелях.

Мария-Элена скрипнула зубами и решила в ближайшее время написать ходатайство. Даже несколько. Пройти по соседям, поговорить с ними, зайти к врачам в поликлинику, ну и пообщаться со знакомыми юристами на предмет, как лучше разобраться с мамашей.

Алименты ей… ха! Три раза!

А повестки она и сама передаст, если вручить их «Почте России», свидетели дойдут до суда как раз к следующему году. Если повезет.

Результатом суда были недовольны обе. Хоть Параша, хоть Матильда. Матильде предстояла куча работы. А Параша осознала, что халявы не будет. Вообще.

Мария Ивановна видела документы у участкового, но в законах она разбиралась весьма посредственно. Для нее что договор ренты, что дарственная, что завещание – разницы она не видела. Потому-то Прасковья Ивановна и посчитала, что все можно будет переиграть. Оформили доверенность, кое-как проконсультировались с юристом, подали заявление в суд и решили, что все будет в порядке.

Оказалось – нет. Дело явно пойдет взатяг. Но это и к лучшему? Матильда живет все там же, можно будет на нее надавить или как-то воздействовать…

Матильда не собиралась этого дожидаться.

Она уверенно сбежала по лестнице, застучала каблучками… тетя Параша не смогла ее догнать. Возраст, вес, одышка…

– Сволочи! На алименты они подавать будут!

Матильда негодовала, и Мария-Элена ее отлично понимала.

Явилась тут… мамаша с кудыкиной горы! Шестнадцать лет ни слуху ни духу, а теперь люби ее! И ладно бы – просто любить, так еще и выражать свою любовь в денежном эквиваленте!

Собственно, это было единственным проблемным пунктом искового заявления. Остальные было легко отмести. Вызвать в суд свидетелей, чтобы те подтвердили чистую правду. Все подарено добровольно, бабушка Майя была в здравом уме и твердой памяти, когда так поступала…

Это несложно.

А вот как быть с алиментами?

Мать не лишали родительских прав… эх, бабуля, как же ты так оплошала? А доказать, что она – плохой родитель…

Это сложно.

Очень сложно.